и действенную помощь» Чехословакии, «если Франция останется ей верной и также окажет помощь» и если ЧСР обратится за помощью в Совет Лиги Наций. В тот же день Сталин и Молотов обсуждали этот вопрос на Политбюро. По обоим пунктам был дан утвердительный ответ[1389].

Серьезной проблемой было то, что у двух стран не было общей границы. Требовалось согласие на проход войск со стороны Польши или Румынии. Польша, которая сама уже готовилась в захвату Тешинской области Чехословакии, была категорически против. Румынская позиция полностью зависела от слова Парижа, а Жорж Бонне, кивая на «пассивность СССР», разводил руками. Между тем на западной границе СССР к концу сентября ждали приказа танковый корпус, 30 стрелковых и 10 кавалерийских дивизий, 7 танковых, мотострелковая и 12 авиационных бригад. Армия самой Чехословакии в тот момент мало чем уступала немецкой[1390].

Но судьбу ЧСР решили в Мюнхене Чемберлен, Даладье, Гитлер и Муссолини, договорившиеся передать Судетскую область Германии и в трехмесячный срок удовлетворить территориальные претензии Польши и Венгрии. Бенеш принял мюнхенский приговор. Рузвельт прислал британскому премьеру поздравительную телеграмму. Чемберлен рапортовал возрадовавшимся соотечественникам, что привез им вечный мир. В тот же день была подписана англо-германская декларация с обязательством сторон «никогда больше не воевать друг с другом»[1391]. В Англии только Уинстон Черчилль заявлял о «полном и абсолютном поражении» Великобритании. Молотов такому развитию событий дал жесткую оценку:

— Руководители английского и французского правительств охотно изображают Мюнхенское соглашение Англии, Германии, Франции и Италии как большую победу дела мира, а себя — великими миротворцами. Первым решающим событием в чехословацком вопросе надо признать «победу», одержанную совместными усилиями правительств Англии и Германии не над кем-либо, а над правительством Франции. Два правительства — правительство Англии и правительство Германии — «победили» правительство Франции, добившись отказа Франции от договора о поддержке Чехословакии. Оставалось нетрудное дело, оставалось правительствам четырех государств — Англии, Германии, Франции и Италии — сговориться и «победить» правительство Чехословакии. Сговор фашистских и так называемых «демократических» держав Европы в Мюнхене состоялся, и «победа» над Чехословакией была одержана полная.

Все остальное пошло как по маслу. Германский империализм отхватил от Чехословакии больше, чем он сам мог рассчитывать. Поживилась Польша, как союзник германского фашизма по расчленению Чехословакии. С жадностью откусила солидный кусок Венгрия. Это не значит, что аппетиты малых и больших хищников Европы были удовлетворены. Напротив, их аппетиты только разгорелись и возбудили усиленную борьбу вокруг новых разделов не только Чехословакии, но и некоторых других европейских стран. Советский Союз, напротив, демонстрировал перед всеми странами свою верность заключенным договорам и международным обязательствам и свою готовность к борьбе против агрессии (бурные аплодисменты)[1392].

Запад сдавал Восточную Европу Гитлеру, чтобы направить его натиск на Советский Союз. Все договоры рухнули. В соответствии с планом, разработанным начальником Генштаба Шапошниковым и утвержденным Сталиным в ноябре 1938 года, ожидалось вторжение совместной немецко-польской группировки, насчитывающей около 90 дивизий. Японское нападение рассматривалось как менее серьезная угроза, к которому тем не менее тоже серьезно готовились[1393]. Оперативные планы первой половины 1939 года открывали возможность присоединения к немецко-польскому альянсу также Финляндии и балтийских государств.

Тень Мюнхена легла на отношениях СССР с Англией и Францией — они отозвали своих послов из Москвы. 6 декабря в Париже Риббентроп и Жорж Бонне подписали декларацию о стремлении к мирным и добрососедским отношениям, а на следующее утро возложили венок со свастикой к могиле Неизвестного солдата и отправились на завтрак в Комитет Франция — Германия. Бонне уверял, что «германская политика отныне ориентируется на борьбу против большевизма. Германия проявляет свою волю к экспансии на восток»[1394].

Список возможных западных партнеров сузился. В нем, по сути, остались лишь США, где японская агрессия в Китае и еврейские погромы в Германии вызывали все большее возмущение. Посол Дэвис, возвращавшийся на родину, вспоминал: «В воскресенье 5 июня мне был назначен прощальный визит к Президенту мистеру Калинину и премьеру мистеру Молотову… Я был очень тронут их словами сожаления. Суть заключалась в том, что на них произвела большое впечатление та серьезность, с которой работал американский посол»[1395]. И тут в кабинете Молотова появился Сталин. На полные восхищения слова Дэвиса о том, что Сталин войдет в историю «более великим созидателем, чем Петр Первый и Екатерина», он ответил, что заслуги принадлежат Ленину, трем тысячам способных плановиков и русскому народу. Сталин назвал две проблемы: контракт на постройку линкора, которого безуспешно добивался Карп, и кредит американского правительства, с помощью которого можно было бы начать гасить долги Временного правительства[1396]. Вдохновленный Дэвис попросил еще раз встретиться с Молотовым, и 8 июня тот передал письменное предложение по долгу[1397]. Москва признавала задолженность Временного правительства в 50 миллионов долларов, выплату которых обязывалась начать после того, как «правительство США гарантирует правительству СССР кредит на закупку в США американских товаров в 200 милл. долларов сроком на 10 лет из обычного на денежном рынке процента»[1398].

Рузвельт было согласился положительно решить вопрос с линкором, признавая полезность для США присутствия советского флота в Тихом океане, но идея вновь встретила сопротивление, особенно со стороны адмирала Леги, ссылавшегося на недопустимости попадания в СССР военных секретов[1399]. После этого Москве начали морочить голову. Похожая история произошла и с долгами Керенского. Руководитель Амторга Розов писал Молотову: «Дэвис после вторичного свидания с Рузвельтом сообщил: 1) Рузвельт признателен за добрую волю и дружественное отношение, проявленные товарищем Сталиным и Вами как при свидании с Дэвисом, так и в Вашем меморандуме. 2) Учитывая, однако, внутреннюю политику, Рузвельт согласился с предложением Хэлла и его заместителя Уэллеса оставить наш вопрос временно открытым»[1400].

Для подозрений Вашингтона в охоте Москвы за американскими секретами были все основания. «Помимо “традиционных” специальных служб — РУ, ИНО НКВД и Службы связи Коминтерна… в Соединенных Штатах стали действовать резидентуры созданной в январе 1938 г. военно-морской разведки (Первого главного управления Наркомата ВМФ) и созданное по распоряжению В. М. Молотова Бюро технической информации при постпредстве СССР, о работе которого знали лишь немногие из советских дипломатов, аккредитованных в Вашингтоне»[1401].

Постмюнхенская стратегия Гитлера заключалась в том, чтобы разгромить своих главных соперников поодиночке, избегая войны на два фронта. Планировалось в марте покончить с Чехословакией, до осенней распутицы — с Польшей, в 1940 году — разгромить Францию и, по возможности, Англию и уже в 1941 году осуществить «главную цель» — уничтожить СССР. В этой стратегии на первом этапе важно